По дорогам центральной России
Вводная статья Е. А. Костюхина
...«Мы заметили бы только автору, что напрасно он прилагает излишнее усердие к отыскиванию мифического смысла в таких загадках, где этого смысла никак невозможно доказать»(«Современник», 1865). А мифологическое объяснение загадки о громе «Сильный жеребец на все царство ржет» вызывает скептическую усмешку рецензента, и он рекомендует Худякову «представить заботиться об этом жеребце г. Буслаеву».
Мифологическую основу видел Худяков и в сказках. И поскольку сказки выросли из мифологических представлений древности, не так уж и важно, кто и где их рассказывает. Так вопросы о социальной роли фольклора, о месте сказки в народной жизни, о сказочниках как носителях живой фольклорной традиции — все эти вопросы оказываются излишними, ибо не помогают уяснить мифологическую природу сказочного эпоса. Худяков понимал, что «каждая чисто народная сказка в настоящее время представляет собой не только основной миф, полученный ею от доисторических времен, но и целый ряд народных комментариев, т. е. и всю историю в устах народа». Но этот социально-исторический комментарий — не более чем напластования на мифологической основе. Эти убеждения, выношенные принципиальным сторонником мифологической теории, во многом предопределили облик худяковского сказочного собрания.
Три выпуска «Великорусских сказок» включили 122 текста.
В количественном отношении это в пять раз меньше, чем в восьми выпусках выходившего в те же годы (1855–1863) собрания «Народных русских сказок» А. Н. Афанасьева. Но дело не в количестве: будь у Худякова столько же сказок, что и у Афанасьева, — это очень несхожие сборники.
Афанасьев, как известно, был не столько собирателем, сколько составителем знаменитого сборника. Пользуясь обширным архивом Русского географического общества, Афанасьев выбирал сказки по своему вкусу. Если что-то этому вкусу не отвечало, он редактировал сказки. Таким образом, тексты могли проходить двойную редактуру — собирателя и издателя. Завоевавший славу «русского Гримма», Афанасьев был создателем русской «книжной сказки», оторвавшейся от родной устной стихии.
Иначе подходил к сказочным текстам Худяков. Прежде всего, чужими записями он практически не пользовался: Худяков печатал только то, что слышал и записал сам (чужих записей у него совсем мало). Поэтому чужое вмешательство в сказку здесь исключается (если не считать вмешательства цензурного, от которого не был свободен и Афанасьев). Худяков еще не следовал принципам, которых стали придерживаться поздние собиратели, составившие так называемую «русскую школу фольклористики»: предельно точная запись текстов...