Повесть Порамира, или милорда Гарстона

 

Настоящее имя мое показывает, что я агличанин, но предки мои не были соплеменниками сего народа. За несколько времени отец мой, гонимый несчастиями, поселился на брегах Темзы. Фортуна, уставшая его гнать, подала ему случай оказать услуги королю-покровителю; оный наградил его имениями и произвел в достоинство лорда. Вскоре потом счастие дома нашего усугубилось весьма выгодным отца моего браком, который присоединил нас в свойство ко многим знатным фамилиям; я был вторый плод сего союза.

Мне исполнилось двадцать лет, как отец мой кончиною своею оставил наследство большему моему брату, а я по законам долженствовал довольствоваться одною пенсиею. Cие принудило меня искать счастия моего собственными моими трудами, но как не находил я склонности к торговле, которую там всякого состояния люди производят, то расположил, отдав половинное число годового моего дохода

в торговый капитал верного человека, посвятить жизнь мою военной службе. Я имел уже офицерский чин в королевской гвардии, как прибыл ко двору един несчастливый владетель некоторого небольшого государства в немецкой земле. Определен быв в приставы к Сегимеру (имя сего государя), вскоре приобрел я его ко мне особливую милость, так что, видя оного в беспрестанной задумчивости, некогда осмелился ему сказать: «Ваше Величество! Да отпустится дерзость последнейшего слуги вашего, желающего проникнуть таинство скорби, окружающей вас со дня вашего прибытия. Ведаю я, что не рабам оставлена смелость помышлять о сокровенностях государей; но добродетельные монархи не презирают желаний, исходящих от сердец, горящих к ним нелестною преданностию. Говоря таковому, не сомневаюсь я, что смелость сия почтется за то самое соболезнование, кое лишает меня довольствоваться беспримерными ко мне Вашего Величества милостьми».

Сегимер не огорчился тем, но испустя тяжкий вздох, ответствовал: «Приятно видеть cие соболезнование от человека, ничем мне не обязанного; самое то уверяет меня, любезный Гарстон, о твоем чистосердечии. Приемлющие от судеб жребий целых народов тем только несчастливы, что не имеют у себя таковых верных друзей, кои смели бы говорить им все то, что видят и чувствуют: они облегчили бы им тягость обременяющей их должности, они исправляли бы их пороки. Не скрою я от тебя причину тоски моей, но должно прежде дать тебе понятие о состоянии государей. Те, кои единым властолюбием побуждаемы, ищут скиптра, в казнь людей возводятся к вышнему достоинству. Будучи самолюбивы, не пекутся они, кроме о своеугождении; следственно, должность сия, удручающая добродетельного, служит им только к забаве, роскоши и покою. Но кто влеком любовию к отечеству и к счастию своих собратий вступает на престол, тот отрекается от самого себя. Он должен все желания свои поработить благополучию своих подданных и не чувствовать того, что может чувствовать человек. Народ вверяет ему вольность свою, как самодражайший из всех залогов, с таким договором, чтоб он был их отец...