... И это было далеко не лишним доказательством права Сибири, по крайней мере, на культурную автономию.
Что же касается задач фольклористических, то сборник раскрыл содержание красноярского сказочно-песенного репертуара, то есть ответил на элементарный вопрос: что там поют и рассказывают? При этом понятие «сибиряка» включило не только русских переселенцев, но и, как говорили в прошлом, инородцев, т. е. представителей небольших тюркских народностей южной Сибири: алтайцев, шорцев, хакасов — обобщенно их называли тогда «татарами». Их репертуар, как выяснилось потом, много богаче, но красноярский сборник после знаменитых «Образцов народной литературы тюркских племен» В. В. Радлова впервые «показал» сказки сибирских инородцев.
Среди тех немногих, кто не сомневался в крепости сибирской фольклорной традиции, отношение к ней складывалось по-разному. Фольклористы романтического склада готовы были видеть в Сибири «первобытный духовный тип старой Руси». Сибирь, таким образом, оказывалась заповедником культуры допетровской Руси. Дальнейшие исследования заставили усомниться в этом представлении. Колонизация Сибири шла несколькими крупными волнами, и каждая из них приносила из Европы свой фольклор. Старейшая из них, легшая в фундамент сибирской традиции, пришла из Северо-Восточной Руси. После отмены крепостного права в Сибирь хлынули переселенцы из центральных губерний России, из Украины и Белоруссии. Волны разных фольклорных традиций перекрещивались между собой, и в результате возникал некий сводный восточнославянский репертуар. Кое-что в этом тигле не переплавилось, и даже в наши дни в Сибири можно обнаружить, скажем, украинские и белорусские песни, а опытный фольклорист углядит в сибирской сказке, например, украинские корни. Но встреча традиций все же состоялась, и специфика русской фольклорной традиции в Сибири в том, что она питалась из разных источников. В основе своей сибирский фольклор — часть общерусской фольклорной традиции, а не какой-то диковинный остров посреди российского фольклорного моря. Красноярский сборник полностью в этом убеждает: львиную долю помещенных там сказок и песен можно найти и в других регионах России.
Красноярский сборник в целом отвечает высоким требованиям, предъявляемым к фольклорным публикациям. Тексты в нем, правда, недостаточно паспортизованы, т. е. не всегда указаны все данные, их касающиеся: мы всегда знаем, откуда происходит текст и кто его записал, но не всегда знаем, от кого и когда он записан. Русская фольклористика уже давала достаточную информацию об исполнителях былин. Сказок это пока не коснулось. Пройдет менее десяти лет после публикации Красноярского сборника, и в сборнике Н. Ончукова «Северные сказки» появятся данные о сказочниках. Пока их почти нет...