... На межах она любит, чтобы оставались нескошенными высокие кусты полыни, и удивляется, что другие стремятся оголить совершенно полосы и придать им унылый вид, а «ведь с травой-то лучше, живей, красивей», замечает она, проходя со мной по полю. И в пенье песни, и в рассказывании сказки проскальзывает ее любование красотами слова и напева.

Записи сказок производились у нее в избе и у нас в школе, наконец, на мельнице, куда она ходила молоть муку и, ожидая очереди, в стороне, в кустах, рассказала мне три сказки. Особенно удобно было записывать в школе, где не было хозяйственных забот, постоянно отвлекавших ее от рассказывания, и неожиданных назойливых посетителей, которые всегда являлись в ее избу, как только видели, что к Куприянихе зашли «питерские». Такие непрошеные посетители зачастую мешали работе, вставляя свои замечания, а иногда переводя разговор на другие темы. Большой помощью в работе было то, что сказочница сама стремилась от них отделаться и по возможности не отвлекалась от рассказывания, но такое вторжение в ее рассказ невольно вызывало перебои в стиле и в ходе рассказа. Поэтому я всегда старалась незамеченно через поле пройти в ее избу и сесть у простенка, чтобы меня не видно было в окно, и с большим усилием просиживала 3–4 часа в жаркий летний день в натопленной избе с закрытыми окнами и дверью. Заманчивые перспективы записи в прохладных сенях или в саду приходилось ради цельности текста отложить. Нужно отметить, что присутствие посторонних лиц, из ее семьи или моих спутниц, нисколько не смущало рассказчицу; в этом отношении на нее расхолаживающе действовала заходившая в избу молодежь, поднимавшая громкий, в большинстве случаев сочувственный смех при слушании сказки. Но производить записи исключительно в школе было невозможно ввиду того, что старуха весь день нужна дома. Чаще всего она являлась к нам поздно вечером, после возвращения домашних с поля и просиживала у нас далеко за полночь, мерно рассказывая за чаем одну за другой небылицы, с тем чтобы соснуть до рассвета часа два и опять приняться на целый день за работу по дому.

Рассказывает она свои сказки не торопясь, как бы согласуя ритм своего рассказа с движением карандаша настолько, что мне почти не приходилось просить ее подождать, не торопиться; в этом отношении ею была проявлена замечательная чуткость, избавившая меня в погоне за точностью текста от нарушения главных правил методики записи сказок. Благодаря этому мои записи представляют, за крайне небольшими исключениями, дословную передачу слышанных сказок. При записи удавалось воспроизвести также и главнейшие особенности говора, с которыми пришлось уже хорошо освоиться в течение месячного пребывания в пределах Воронежской губернии. Только в повторных местах, когда они передавались дословно, мною допущены сокращенные написания и в собственных именах...