Прибакулоцька-прибасеноцька
Зачиналася, починалася, славная сказка, повесь; на ту на славу на печь настрали, скозь печку капнуло, в горшоцик ляпнуло, эта ества прела, кипела, к утру ись поспела. Прискакали Ермаки, сини колпаки, прискакали Ермошки, синие ножки, прилетал куропатёк, сел на древо, стал херсьян поматеривать: «Сукин сын, важоватинькой, шароватинькой, по часту бегашь, по многи ешь, по толсту серёшь».
На мори, на кияни, на острове на Буяни, стоит бык кормлёной, в правом боку нож точёной, приди ножом режь и говядину ешь, помакивай и закусывай; слушайте-послушайте, и своих жон к нам не спушшайте, вы будете спушшать, мы будет подчишшать. Живал-бывал, на босу ногу топор обувал, топорищом подпоясывалса, кушаком подпиралса. Баба пёрнула, девять кирпич с печи сдёрнула, бурлачкой горшок пролила, бурлаков оголодила, бурлаки пошли по иным сторонам, по иным городам, по уречищам, вышли на матушку на Волгу, на матушке на Волге жить невозможно, береги кашны, вода молочны. «Муха-синюха, де ты живешь?» — «Живу на водах, на горах, на пристольных городах. Там меня ветром не веет и водой не топит. Залетела я в клетку и попала в сетку, учила вдова, учила оса, выскочила нога и боса, без пояса». — «Что ты, муха-синюха, делашь?» Шол торокан, бил барабан, шол свирьцёк, садилса на клочёк, испивал табачёк, чортов корешок, богату богатину проклинал, у богатой богатины хлеба и соли много, ись не садит и с дочерью спать не валит. Первого Пихотного полка полковой писарь Пётр Петров, по прозванью Пирогов, писал по белой бумаги, павленным пером и посыпал песцяным песком, и пошол по городу, по границе, поймал птичу; птича перепилича, пела и перепела, по морю полетела, пала и пропала, павлено перо потеряла, нечим стало писать. Дали мне снежинe кобылку, соломенку уздилку, горохову плётку. Дали мне синь кафтанцик, дали фуражоцьку, перщятоцьку, кушацёк, сапожки, жолту чашку, красну ложку; сел на кобылку и поехал; еду — горит у мужика овин или баня; я подъехал близко, поставил снежинe кобылку, снежина кобылка ростаяла, соломенну уздилку бычки съели, горохову плётку петушки расклевали; пошол пешком, летит ворон и кричит: «Кур, синь да хорош», — а мне послышалось: «Скинь да полож». Скинул да положил под кокору, не знаю под котору, был молодеч совсем и стал ни с цем.